Сначала я считал, что все коты - создания бестолковые и совершенно человеку не нужные.
Мне, во всяком случае, так казалось.
А у меня в детстве дома всегда была кодла котов - мама и сестра очень их любят. Дом свой. Полисад. Огород. Благодать и раздолье. Котам тоже.
Был у нас Маха. Чёрный пушистый котище. Порода сибирская, дворовая - где-то на улице мои дамы его котёнком подобрали.
Выросло чудо.
Глаза - фары самолёта на посадке. Я в них просто влюбился.
Маха с нами разговаривал.
- Мяу! - это он на пороге моей комнаты сидит. Разрешения спросил.
- Заходи! - это я ему говорю. Маха заходит. Важно так. Хвост трубой и распушен до невозможности. Найдёт место, устроится, и ну мурлыкать...
Однажды я его не пустил.
- Мяу! - это он на пороге моей комнаты сидит. Разрешения просит.
- Некогда. Не до тебя! - это я ему говорю.
Маха как-то так недоумённо на меня посмотрел:
- Мяу! - это он уточнил. В своём ли я уме?
- Маха! Брысь!...
Маха презрительно отвернулся и хрипло так:
- Мяк, мяк! - это он мне мой диагноз по большому секрету поведал.
Потом встал и ушёл. Важно так. Хвост трубой и распушен до невозможности. И задними лапками так подрыгал ещё, как будто вляпался во что-то...
А мне чего-то так противненько на душе стало...
Вот так Маха с нами разговаривал. Он иногда снисходил до уровня человеческой породы. Кот с большой человечной душой...
Вот тогда я и задумался: и кто получается из нас бестолков и кто кому нужен?...
Автор
09 сент. 2019 г.
Запоздалая мысля...
К Махе я потом ходил мириться.
Скормил целую рыбину. Карася.
Маха рыбу зажевал. Облизнулся. И презрительно отвернулся и смотрит в сторону...
Даже спасибо не сказал...
Ну, не сука ли?...
Автор
09 сент. 2019 г.
Кирпичная мысля...
У нашего Тимки морда была кирпичом.
У Тимки порода такая – уральско-дворовая, гладкошёрстная, чёрно-угольного окраса, морда – кирпичом.
И ничего с этим уже нельзя было поделать.
Тимка держал под своим контролем весь кошачий околоток.
Такое впечатление, что Тимку знали и шугались даже околоточные шавки – ни одна из них не рыпалась на Тимку, когда он переходил дорогу, задрав свой хвост трубой. А других кошачьих шавки загоняли на заборы и на деревья – только визг кошачий стоял…
Тимка был бойцом до мозга кошачьих костей – когда он шёл полугалопом – были видны только одни мышцы лап и спины – а морда кирпичом придавала Тимке настолько устрашающий вид, что я понимаю, почему нашего Тимку уважали и сторонились все околоточные шавки.
Я видел, как разбираются коты нашего околотка – шерсть дыбом, спины выгнуты, ходят друг вокруг друга и глотки дерут – кто кого больше напугает.
Потом я увидел, как наш Тимка разбирается с котами нашего околотка – он вообще не признавал этих бальных танцев. Тимка сразу пёр на кота-соперника полурысью, как танк, и с ходу моментально лапой по морде, по морде… Потом вставал на задние лапы, прыгал сверху, и передними лапами, как боксёр, уделывал соперника… Эта груда кошачьих мышц так махала лапами, что этой когтистой чёрной мельницы боялись даже собаки.
Как-то Тимка получил в околоточных разборках на своей морде глубокий шрам и надломленное ухо.
От этого Тимкина морда стала ещё кирпичнее.
После чего взгляд Тимки стал выражать всё его пренебрежение к этому бренному миру – настолько он стал тяжёл и властен – и с этого момента Тимка мог разговаривать только одним взглядом и полуоткрывая пасть, не издавая ни звука. Его понимали. Моментально. Даже собаки. А коты околотка вообще ходили все перед Тимкой на полусогнутых, стелясь по земле…
Вот как это у него получалось?
Автор
09 сент. 2019 г.
Сиамская мысля...
А ещё у нас был Сёма. Ума – палата!
Это был сиамский кот с голубыми глазами.
Его мама откуда-то принесла. Точнее – видит, сидит у дороги здоровый сиамский кот и на неё смотрит.
- Ну, пойдём со мной! – это мама Сёме говорит.
Сёма встал и за ней пошёл.
Тут только мама и увидела, что какая-то падла Сёме хвост отрубила – у Сёмы от хвоста совсем маленький обрубчик остался.
Сёма терпеливо шёл несколько кварталов и слушал всякую чепуху, которую ему по дороге мама рассказывала – про кошек и котов в доме, что нет за этими пакостниками присмотра, что они конягами по всему огороду скачут и разворотили уже целую гряду с морковкой…
Сёма прижился сразу и стал Папой для всей кошачьей шоблы нашего дома – в то время наша шобла насчитывала то ли шесть, то ли семь кошек и котов – я точно не помню – тогда я приезжал только в отпуска из Академии.
Сёму назвали Папой за его поведение. Сёма в доме следил за всеми этими хвостатыми.
Например, вечером вся эта гвардия мурлыкающих усатых и хвостатых собирается на летней кухне. Полосатых у нас никогда не было – больше нравились однотонные окрасы и, как правило – больше чёрные и пушистые.
Мама этой мурлыкающей ораве даёт в миски ужин.
Вся кодла тут же – мордой в миску, а хвосты в потолок.
И только Сёма сидит в сторонке и смотрит на этих хвостатых.
Сёма ждёт, пока не поест последняя хвостатая из этой своры, и только после того, как у мисок никого не будет – Сёма подходит и доедает то, что осталось в мисках.
Бывало, что откуда-то прибегала какая-нибудь запоздавшая хвостатая, когда у мисок уже был один Сёма – и тогда Сёма отходил от мисок и садился в сторонке, и наблюдал за этой хвостатой, у
Ностальгическая мысля...
Сначала я считал, что все коты - создания бестолковые и совершенно человеку не нужные.
Мне, во всяком случае, так казалось.
А у меня в детстве дома всегда была кодла котов - мама и сестра очень их любят. Дом свой. Полисад. Огород. Благодать и раздолье. Котам тоже.
Был у нас Маха. Чёрный пушистый котище. Порода сибирская, дворовая - где-то на улице мои дамы его котёнком подобрали.
Выросло чудо.
Глаза - фары самолёта на посадке. Я в них просто влюбился.
Маха с нами разговаривал.
- Мяу! - это он на пороге моей комнаты сидит. Разрешения спросил.
- Заходи! - это я ему говорю. Маха заходит. Важно так. Хвост трубой и распушен до невозможности. Найдёт место, устроится, и ну мурлыкать...
Однажды я его не пустил.
- Мяу! - это он на пороге моей комнаты сидит. Разрешения просит.
- Некогда. Не до тебя! - это я ему говорю.
Маха как-то так недоумённо на меня посмотрел: - Мяу! - это он уточнил. В своём ли я уме?
- Маха! Брысь!...
Маха презрительно отвернулся и хрипло так: - Мяк, мяк! - это он мне мой диагноз по большому секрету поведал.
Потом встал и ушёл. Важно так. Хвост трубой и распушен до невозможности. И задними лапками так подрыгал ещё, как будто вляпался во что-то...
А мне чего-то так противненько на душе стало...
Вот так Маха с нами разговаривал. Он иногда снисходил до уровня человеческой породы. Кот с большой человечной душой...
Вот тогда я и задумался: и кто получается из нас бестолков и кто кому нужен?...
Запоздалая мысля...
К Махе я потом ходил мириться.
Скормил целую рыбину. Карася.
Маха рыбу зажевал. Облизнулся. И презрительно отвернулся и смотрит в сторону...
Даже спасибо не сказал...
Ну, не сука ли?...
Кирпичная мысля...
У нашего Тимки морда была кирпичом.
У Тимки порода такая – уральско-дворовая, гладкошёрстная, чёрно-угольного окраса, морда – кирпичом.
И ничего с этим уже нельзя было поделать.
Тимка держал под своим контролем весь кошачий околоток.
Такое впечатление, что Тимку знали и шугались даже околоточные шавки – ни одна из них не рыпалась на Тимку, когда он переходил дорогу, задрав свой хвост трубой. А других кошачьих шавки загоняли на заборы и на деревья – только визг кошачий стоял…
Тимка был бойцом до мозга кошачьих костей – когда он шёл полугалопом – были видны только одни мышцы лап и спины – а морда кирпичом придавала Тимке настолько устрашающий вид, что я понимаю, почему нашего Тимку уважали и сторонились все околоточные шавки.
Я видел, как разбираются коты нашего околотка – шерсть дыбом, спины выгнуты, ходят друг вокруг друга и глотки дерут – кто кого больше напугает.
Потом я увидел, как наш Тимка разбирается с котами нашего околотка – он вообще не признавал этих бальных танцев. Тимка сразу пёр на кота-соперника полурысью, как танк, и с ходу моментально лапой по морде, по морде… Потом вставал на задние лапы, прыгал сверху, и передними лапами, как боксёр, уделывал соперника… Эта груда кошачьих мышц так махала лапами, что этой когтистой чёрной мельницы боялись даже собаки.
Как-то Тимка получил в околоточных разборках на своей морде глубокий шрам и надломленное ухо.
От этого Тимкина морда стала ещё кирпичнее.
После чего взгляд Тимки стал выражать всё его пренебрежение к этому бренному миру – настолько он стал тяжёл и властен – и с этого момента Тимка мог разговаривать только одним взглядом и полуоткрывая пасть, не издавая ни звука. Его понимали. Моментально. Даже собаки. А коты околотка вообще ходили все перед Тимкой на полусогнутых, стелясь по земле…
Вот как это у него получалось?
Сиамская мысля...
А ещё у нас был Сёма. Ума – палата!
Это был сиамский кот с голубыми глазами.
Его мама откуда-то принесла. Точнее – видит, сидит у дороги здоровый сиамский кот и на неё смотрит.
- Ну, пойдём со мной! – это мама Сёме говорит.
Сёма встал и за ней пошёл.
Тут только мама и увидела, что какая-то падла Сёме хвост отрубила – у Сёмы от хвоста совсем маленький обрубчик остался.
Сёма терпеливо шёл несколько кварталов и слушал всякую чепуху, которую ему по дороге мама рассказывала – про кошек и котов в доме, что нет за этими пакостниками присмотра, что они конягами по всему огороду скачут и разворотили уже целую гряду с морковкой…
Сёма прижился сразу и стал Папой для всей кошачьей шоблы нашего дома – в то время наша шобла насчитывала то ли шесть, то ли семь кошек и котов – я точно не помню – тогда я приезжал только в отпуска из Академии.
Сёму назвали Папой за его поведение. Сёма в доме следил за всеми этими хвостатыми.
Например, вечером вся эта гвардия мурлыкающих усатых и хвостатых собирается на летней кухне. Полосатых у нас никогда не было – больше нравились однотонные окрасы и, как правило – больше чёрные и пушистые.
Мама этой мурлыкающей ораве даёт в миски ужин.
Вся кодла тут же – мордой в миску, а хвосты в потолок.
И только Сёма сидит в сторонке и смотрит на этих хвостатых.
Сёма ждёт, пока не поест последняя хвостатая из этой своры, и только после того, как у мисок никого не будет – Сёма подходит и доедает то, что осталось в мисках.
Бывало, что откуда-то прибегала какая-нибудь запоздавшая хвостатая, когда у мисок уже был один Сёма – и тогда Сёма отходил от мисок и садился в сторонке, и наблюдал за этой хвостатой, у